После беглого осмотра врач сообщил чопорно:

– Должен вам сообщить, милая дама, что этот юношапроживет еще очень и очень долго… если не будет ввязываться в новые стычки,которые могут закончиться не так благополучно. Пока же… Я бы рекомендовалповязку на голову, кое-какие надежные снадобья – которых у меня обширнейшийзапас – и день-другой полного покоя… Найдется тут комната, куда можно перенестибольного, чтобы он не дышал кухонным чадом?

– Думаю, да, – кивнул Рошфор. – Эй, где тамнаш горе-трактирщик?!

Когда д’Артаньяна выносили со всем прилежанием присмиревшиеслуги, он успел еще поймать взгляд белокурой красавицы – и то, что вслед емубыла послана самая ослепительная улыбка, было не свойственным гасконцампреувеличением, а самой доподлинной реальностью.

Через четверть часа д’Артаньян, чья голова была ужеперевязана чистым полотном, почувствовал себя настолько лучше, что уже не лежалв кровати, а сидел, опершись на подушки, и задумчиво созерцал целую шеренгупузырьков и склянок с «надежными снадобьями», которыми врач, испытывавший кРошфору нешуточное почтение, уставил подоконник от края и до края.

Потом в дверь осторожненько протиснулся Планше с егокамзолом и узелком в руках. Новообретенный слуга выглядел несколькопредосудительно – под глазом у него красовался огромный, уже посиневшийкровоподтек, рукав камзола был полуоторван, а сам камзол помят и запылен.

– Черт возьми, что с тобой стряслось? – спросилд’Артаньян удивленно. – Можно подумать, тебя пропустили через мельничныежернова.

– И не говорите, сударь… Близко к тому. Они тут, вМенге, здоровые ребята, ну да я им показал, как умеют махать кулаками в Ниме.

– Во что ты ухитрился ввязаться?

– Ну как же, сударь, – печально сказалПланше. – Когда на вас набросилась вся эта свора, я почел своим долгомпомочь хозяину, благо народ был сплошь неблагородный, в самый раз для меня…Поначалу дело шло удачно, но их было слишком много, и мне тоже досталось. Этотверзила, кузнечный подмастерье, знает хитрую ухватку, как подбивать под коленои валить с ног, надо будет запомнить… Ничего, я тоже кой-кому оставил добруюпамять, пару челюстей уж точно свернул на сторону…

– Спасибо, Планше, – сказал д’Артаньянважно. – Я сразу понял, что парень ты надежный… Боюсь, нечем пока что тебявознаградить за верную службу…

– Вот тут можете не беспокоиться, сударь. Та дама,миледи, дала мне целый луидор. Она очень беспокоилась о вас…

– Ну что ты врешь, бездельник! – сказал д’Артаньянс суровым выражением лица, внутренне ликуя в то же время.

– Не сойти мне с этого места, сударь! Клянусьбогородицей, у нее даже голос дрожал, когда она сокрушалась, что вынужденауехать и оставить вас здесь в полной беспомощности…

– Ох уж эти женщины… – проворчал д’Артаньян свидом умудренного жизнью человека. – Вечно они преувеличивают. Какая такаяполная беспомощность, если все кончилось пустяками? Подумаешь, устроилималенькое кровопускание… Голова-то цела.

– Рад слышать, сударь, – сказал Планшеозабоченно. – Я вижу, однако, вы к лекарствам и не прикасались вовсе?Нужно же лечиться…

– Вот то-то и оно, – сказал д’Артаньянсерьезно. – Даже такие железные люди, как гасконцы, не отрицают медицины.Только вот что, мой любезный Планше… Собери-ка ты в мешок всю эту аптеку, всю,без малейшего изъятия, и выброси потихоньку в подходящее место…

– Но, сударь…

– Я приказываю! – сказал д’Артаньян и добавилнаставительно: – Видишь ли, матушка дала мне с собой рецепт поистинечудодейственного бальзама, который ей когда-то открыла старуха цыганка. Бальзамэтот излечивает любые раны… кроме, пожалуй что, сердечных, а порукой тому – мойотец, который его не раз пользовал с непременным успехом… Когда расправишься саптекой, ступай на кухню, спроси вина, масла, розмарину и еще кое-чего, чтозаписано на этой вот бумажке… да береги ее, смотри! Мы оба будем им лечить нашираны, и ты убедишься, что цыганки не всегда бывают обманщицами… Ну, живо!

– А куда прикажете сложить ваши вещи?

– Да вот на этот стул хотя бы, – небрежнораспорядился д’Артаньян.

Планше повиновался, потом, крутя головой в некоторомсомнении, принялся сваливать в тряпицу флаконы и склянки. Едва он вышел, какд’Артаньян порядка ради полез в потайной карман камзола, чтобы удостовериться всохранности своего главного достояния – рекомендательных писем…

Он раз двадцать выворачивал пустой карман, как будто этомогло чем-то помочь. Он перетряхнул и ощупал камзол, как будто письма моглизавалиться за подкладку, в дыру, которой не имелось. И много временипонадобилось, прежде чем он смирился с простой истиной: писем там не было…

Должно быть, его яростный рев разнесся по всей гостинице –потому что буквально через несколько мгновений в комнату вбежал встревоженныйхозяин:

– Ваша светлость?!

Д’Артаньян сгоряча выхватил из ножен шпагу, забыв, что отклинка остался жалкий обломок. Впрочем, хозяин пребывал в столь явномрасстройстве чувств, что даже этот огрызок привел его в ужас.

– Ваша светлость! – возопил он, размазывая слезыпо толстому лицу. – В чем я провинился?!

– Письма! – вскричал д’Артаньян, все ещеразмахивая обломком клинка. – Мои письма!

– Письма?

– Не притворяйся идиотом! – взревелд’Артаньян. – Что-то я до сих пор не встречал идиотов среди трактирщиков!Вы все себе на уме, канальи! Мои рекомендательные письма, про которые я тебеговорил, прохвост ты этакий!

– К господину де Тревилю? – припомнил хозяин.

– И к господину де Кавуа, правой руке кардинала! –кричал д’Артаньян. – Итого два! Ты умеешь считать или только обсчитывать?Два письма! А сейчас нет ни одного!

Он был еще довольно слаб, и эта вспышка гнева вызвалаприступ нешуточной дурноты, так что д’Артаньян вынужден был выпуститьбесполезный обломок шпаги и со стоном откинуться на подушки. Получив на мигпередышку, хозяин, о чем-то усиленно поразмыслив, вопросил:

– Надо ли понимать так, сударь, что письма украдены?

– А ты как думаешь, болван? – слабым голосомотозвался д’Артаньян.

– Боже мой! Репутация моей гостиницы безукоризненна…

– Боюсь, у твоей гостиницы очень скоро не останетсяничего, кроме репутации, – тихо, но достаточно грозно пообещалд’Артаньян. – Как только мне станет чуточку лучше, я ее разнесу в пух ипрах, а тебя самого… тебя самого… черт, да я тебя надену на вертел и зажарю!

– Пресвятая богородица! – возопил хозяин снешуточным страданием. – Что же это творится? Господа мушкетеры грозилиотрезать мне уши. Граф Рошфор обещал повесить на воротах, а теперь вот и вы…